nom oblige

Написанный в начале шестидесятых годов сатирический роман «Сговор остолопов» о приключениях выпускника философского факультета Игнациуса Райлли, лентяя, обжоры, фантазера и традиционалиста, придумывающего фантасмагорические проекты переустройства общества, принес его создателю, американскому писателю Джону Кеннеди Тулу, посмертную славу и Пулитцеровскую премию. В России эта книга, впервые переведенная и изданная «Эксмо» еще в 2003 году и выдержавшая с тех пор несколько переизданий, по каким-то причинам до сих пор так и не приобрела статуса влиятельной классики, хотя отечественные гуманитарии могли бы узнать себя в гротескных чертах ее героя с не меньшей точностью, чем студенты Гарварда или Йеля. В рамках рубрики «Хорошие старые книги, которые никто не читал» Роман Королев рассказывает об этом упоительно смешном произведении и трагической судьбе его автора.

Когда на свете появляется истинный гений, вы можете узнать его вот по этому признаку: все остолопы вступают против него в сговор.
Джонатан Свифт. «Мысли по различным поводам, как поучительным, так и забавным»

«Верю ли я тому тотальному извращению, коему становлюсь свидетелем?»

Специалист в области средневековой философии из Нового Орлеана Игнациус Райлли тучен, малоподвижен, высокомерен и, разменяв четвертый десяток лет, продолжает жить в одной квартире с матерью, находясь на ее иждивении. Его академическая карьера оборвалась в день, когда Игнациус бумажным дождем разбросал из окна своей комнаты в преподавательском общежитии контрольные работы прямо на головы студентов, собравшихся на импровизированный митинг с требованиями наконец их проверить.

С выходом «Манка» Дэвида Финчера (с 4 декабря на Netflix) всем неизбежно пришлось вернуться к эпохальному и скандальному тексту Полин Кейл «Воспитание Кейна», в котором рассматривается проблема авторства «Гражданина Кейна». О том, стоит ли безоглядно доверяться оптике Полин Кейл, рассказывает Инна Кушнарева.

1.

В 1971 году Полина Кейл была, если не на вершине славы, то близка к ней. Она уже четыре сезона отработала штатным кинокритиком в «Нью-Йоркере», считаясь самым влиятельным кинокритиком Америки и получая профессиональные награды наравне с такими мастодонтами журналистики, как Уолтер Кронкайт. В феврале 1971 года в двух номерах журнала вышла ее фундаментальная статья о «Гражданине Кейне» Орсона Уэллса, готовившаяся несколько лет.

История началась с того, что издательство Bantam Books задумало выпустить сценарий «Гражданина Кейна», предложив Кейл написать вводную статью. В сентябре 1968 года, получив от издательства аванс, Кейл засела за статью. По контракту она оставляла за собой право первой публикации в «Нью-Йоркере».

В канун наступающего 2021 года и январского корпоративного отпуска генеральный директор ПАО «КАМАЗ» Сергей Когогин обратился к работникам компании с речью.

Новый фильм Томаса Винтерберга «Еще по одной» так или иначе вписывается в длинную череду киноработ, посвященных напряженным отношениям скандинавских мужчин с алкоголем. (Отечественному зрителю тут уместно было бы вспомнить «За спичками» Леонида Гайдая).

Мадс Миккельсен играет немолодого учителя истории по имени Мартин, самым наглядным образом переживающего все положенные кризисы: возрастной, семейный, профессиональный, мужской. Однажды вечером за безупречно гастрономическим ужином (водка, черная икра, бургундское Domaine Jerome Chezeaux 2011 года) он с тремя такими же педагогическими товарищами решает поставить эксперимент — а что если начать пить, причем каждый день, причем исключительно в рабочее время? Сомнительной затее находится научное обоснование — якобы норвежский психиатр Финн Скордеруд выдвинул идею о том, что человеческому организму хронически не хватает 0,5 промилле, а присутствие этого, как выразились бы истинные пьяницы, «полтоса», не только желательно, но и жизненно обусловлено. Что ж, эту нехитрую идею еще до рождения норвежского специалиста, но в чуть более афористичной форме высказывал Хамфри Богарт: «Беда этого мира состоит в том, что мы опережаем его на три рюмки».

Тело — виртуальный конструкт, содержащий в себе порталы в свои альтернативы, нейтральность невозможна, а в зуме у нас ангелические тела. Не верите? Читайте интервью с доктором философских наук Марией Рахманиновой, автором книги «Власть и тело».

— Расскажите, что именно является предметом вашего исследования и каков его материал? Петр Рябов в предисловии к книге пишет, что власть, как правило, исследуется в рамках либо социологии, либо политологии, либо истории, либо психологии, вы же пытаетесь повернуть проблему в иное русло.

— Мы часто встречаем слово «власть» в СМИ, используем его в повседневной речи, в академических и философских текстах, но нигде толком не объясняется, что это такое. Даже Мишель Фуко в своих работах исходит из того, что власть — самоочевидное понятие. Это странно, потому что все знают, сколько оттенков может быть у самого привычного слова. Мы понимаем, что правительственная власть — это одно, патриархальная или колониальная — другое, власть в отношениях, как источник манипуляции, — нечто третье. Но мы редко пытаемся проблематизировать само это понятие.

Мне хотелось разобраться в том, что же такое власть, и я обратилась к традиции использования этого термина. Большая часть того, что мы знаем о власти (по крайней мере, с точки зрения ее основных определений), носит исключительно технический характер. В основном все эти определения даются людьми, защищающими власть. Я попыталась посмотреть, есть ли различие между этой позицией и той, которую мы можем занять, если не намерены оправдывать существование власти.

Я уверена, что другая перспектива возможна. Собственно, тот дискурс, с которым работаю я, — левый, точнее, анархистский, акратический (дословно: безвластный) — в большей степени обращается к вопросу о том, что такое власть на разных исторических этапах. Я опиралась на материал как критической, так и апологетической традиций осмысления власти, то есть использовала не только левые, но и правые источники. Но я разграничиваю их: это важно и методологически, и концептуально.

Просматривая старые классические вестерны, нам кажется, что мир Дикого Запада давно канул в черную дыру кино-архивов. Города-призраки, апачи, охотники за головами, салуны, головорезы и старатели – все это эмблематическое наполнение, казалось бы, осталось разве что в играх ковбоев и индейцев на заднем дворе и то – в воспоминаниях почтенных старцев. Образ Старого Фронтира на экранах меняется вместе со сменой поколений, однако переосмысливая старое, мы, временами, замираем, забывая, что мир не стоит на месте и американский фронтир все еще продолжает жить – и в жизни, и в кино.

Фронтир всегда был и до сих пор связывается в США с понятиями свободы и независимости – основных качеств и потребностей каждого человека, как писал в декларации Независимости Томас Джефферсон. До Американской революции свобода была скорее «свободой от», бегством от сложившихся политических, экономических и религиозных систем Старого Света – чем дальше от Европы, тем слабее ее контроль. Революция стала утверждением права на «свободу для», свободу идти своим индивидуальным путем. Еще в семнадцатом веке первые пуритане-переселенцы определили этот путь, как священный. Для них он был особой миссией – созиданием «сверкающего города на холме», этого воплощения рая на земле и примера для всех других народов. И хоть новое государство не имело официальной государственной религии, а отцы страны могли верить во что угодно или не верить вообще, сами переселенцы, «фронтирсмены», в основе своей оставались консервативными приверженцами церкви во всем многообразии сект и течений и принимали эту идею «города на холме», а вместе с ней и веру в свою избранность вполне всерьез. Они были избранны самим Богом и считали себя вправе занимать новые земли, дарованные им Отцом – на благое дело, тот самый Город на Холме. Восток страны был более прагматичен в этом отношении, – идеализм быстро исчерпался и кормчие скорее пользовались высокой терминологией для проведения своей геополитики, но чем ближе к фронтиру, тем более убежденным в своем праве на независимость и уникальность оставалось население.

Нигилизм, сумрачная европейская философия, квантовая физика, тестостерон и «Назад в будущее» — анимационный сериал Дэна Хармона и Джастина Ройланда учит зрителя не бояться ничего.

Портал открывается

Создатели «Рика и Морти» познакомились в начале нулевых на фестивале короткометражной анимации Channel 101. Дэн Хармон был одним из организаторов, а Джастин Ройланд присылал свои работы для участия. Тогдашний авторский стиль Ройланда Хармон описывает не иначе как «больной и извращенный» (со временем он не стал здоровее). Мультфильм, из которого потом вырос «Рик и Морти», назывался «Настоящие анимированные приключения Дока и Марти» — это издевательская пародия на «Назад в будущее», в которой ученый постоянно просит парня заняться с ним оральным сексом.

В серии «Исследования культуры» Издательского дома ВШЭ выходит русский перевод книги австралийского социолога Деборы Лаптон «Жирные», посвященной политике телесности и стигматизации людей, не вписывающихся в рамки нормативных представлений о красоте. «Горький» публикует отрывок, в котором автор пытается разобраться в том, чем дискриминация тучных отличается от других дискриминационных практик.

Дебора Лаптон. Жирные. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2020. Перевод с английского А. Архиповой под научной редакцией А. Смирнова

«Отвращение к жиру», «ненависть к жиру», «угнетение тучных», «превосходство худых», «жирофобия», «охота на ведьм в отношении тучности и тучных людей», «предубеждения против веса» — эти и многие другие термины постоянно используются фэт-активистами для описания стигматизации и осуждения, которым подвергаются тучные люди. Тучные люди социально не защищены, они сталкиваются со стигматизацией и предрассудками в ряде социально-экономических областей. Статистически они чаще, чем остальные, живут в бедности, зарабатывают меньше, оказываются безработными, занимаются низкоквалифицированным трудом, у них ниже уровень образования и уровень жизни. К тучным людям менее уважительно относятся сотрудники магазинов, они реже состоят браке и часто подвергаются насмешкам и оскорбительным замечаниям со стороны коллег, друзей, членов семьи и незнакомцев в публичном пространстве. Медработники также относятся к ним негативно, считая их ленивыми, глупыми, недисциплинированными и никчемными, и рассматривают их тучность как результат слабоволия. Тучные люди часто уклоняются от визитов к врачу, потому что боятся негативной оценки со стороны врача, который заставит их взвешиваться. Тучные дети чаще оказываются жертвами преследования и предубеждений со стороны других детей, сталкиваются с остракизмом, высмеиванием и буллингом.

Приводят ли социально-экономические проблемы к тучности или, наоборот, тучность приводит к бедности и прочим социально-экономическим проблемам — это дискуссионный вопрос. Описанные выше формы дискриминации тучных людей могут приводить, например, к тому, что они будут не в состоянии получить высокооплачиваемую работу. Существует мнение, что низкий социально-экономический статус тучных людей может стать причиной проблем со здоровьем, поскольку сочетание бедности, стигматизации из-за веса и обусловленного ими невысокого социального статуса порождает постоянный стресс. В сочетании с низким уровнем жизни и невозможностью заниматься физическими упражнениями и питаться высококачественными продуктами такая подверженность стрессу провоцирует заболевания, которые человек не может лечить из-за отсутствия доступа к высококачественной медицинской помощи.

В отличие от других резонансных картин той эпохи — «Маленькой Веры» или «Ассы» — фильм Тодоровского только укреплял советскую кинотрадицию. Рассказываем почему.

«Как я хотела рыдать, кричать, когда смотрела на этих девочек, на все, что происходит в фильме. Как хочется еще раз увидеть живое, эмоциональное лицо Тани!» «Это самый яркий образ современницы 80-х годов». «Залы кинотеатров на все сеансы были переполнены. Не помню, чтобы еще какой-либо фильм имел такой успех, даже заграничный». «Люди плакали, выходили из зала притихшие, расстроенные».

Подобные письма сотнями приходили в редакцию журнала «Советский экран» после выхода в прокат фильма Петра Тодоровского. «Интердевочке» действительно сопутствовал оглушительный успех. В 1989-м ее посмотрело около 40 миллионов зрителей. В чем же был секрет зрительского ажиотажа? В игре Елены Яковлевой, исполнившей роль проститутки Татьяны Зайцевой? В невиданных нарядах? В разговоре на табуированные до того темы?