Знаю, что буду делать сегодня вечером - читать рассказы. Великолепные, вкрадчивые, задумчивые, шепчущие (и этот шёпот - громче любого грома), щекочущие, взрывающиеся бомбой внутри головы, обволакивающие густым словом (тёплым, как молоко, нежным, но опасно острым, режущим на мелкие кусочки), уводящие в такие дебри, из которых сам себе кажешься настолько далёким, что не можешь вспомнить цвета своих глаз и запаха собственных мыслей, возвращающие целым, но другим, что-то понявшим, что-то прочувствовавшим, что-то познавшим, но объяснить, конечно, не умеющим....
В общем, я буду читать Хулио Кортасара. Из великой троицы (Борхес, Маркес, Кортасар) он самый мой писатель. Ему сегодня исполняется 100 лет, и лучшего способа отпраздновать день рождения этого аргентинца я не знаю. Когда-то давно (лет пятнадцать назад, а может, и больше) я написал одну вещь, посвящённую миру этого удивительного писателя. Пусть она тут будет. С днём рождения, друг
с ним в три дня
вышла жизнь:
у меня
умер ребёнок,
пелёнок
нет больше;
спорил о Польше
и Аргентине;
Парижу в дождь
отдавал часть тепла – мок с ним вместе,
булочку /Франция в тесте/
видел во сне;
пил, останавливаясь на дне;
ходил на концерты,
гонял граммофон,
стучал сердцем в дверь,тыкал пальцем в газон;
смотрел за стекло –
в куб воды,
где водоросли – сады;
цитировал Сартра,
не верил Вийону;
срывался до старта, ждал поезд, вагоны
обжил, прокуривал тамбур, на вальс и фокстрот
приглашался –
смеялся,
пугался высот;
блевал белым кроликом;
под столиком, в ресторане,
искал безделицы меж ногами;
даме –
пианистке пришёлся по нраву;
в оправу
строф
вкладывал мысль, первых попавшихся слов
набирая –
исключал здравый смысл играя
в классики; слушал джаззз, ездил к морю,
историй
рассказывал кучу,
трогал руки, здоровался с лицами,
умер с последней страницею
Journal information